Он был благодарен за то, что молчание не становилось тяжелым грузом, обузой, от которой так и тянет избавиться. Их молчание было пронизано умиротворением и тишиной, согревало своим теплом. Или это были ее прикосновения. Или ее магия. Какой бы та ни была, если она так действует на всех, то он бы ничуть не удивился веренице поклонников, жаждущих отогреть собственную душу в ее тепле. И все же есть другая причина, что он вновь оказался в ее квартире, кроме того, что он самый дотошный, несносный и невоспитанный полицейский во всем Париже.

- Пусть будет глинтвейн, если я смогу уговорить тебя больше ничего не делать. Иначе мне придется ответить любезностью на любезность и пригласить тебя к нам на чудесный ужин из замороженной пиццы и чая с маслом от нашего шеф-повара.

Воспользоваться предложением разместиться на диване было бы как минимум невежливо, поэтому, разувшись, Огюст прошел по комнате, убирая книги на место. На пару секунд задержался у раковины, выбирая, какую тряпку из трех, в оттенках синего цвета, стоит взять. Выбрал наугад, собрал осколки чашки со стола, отправил их вместе с самой тряпкой в ведро для мусора. Руки ополоснул под струей воды из-под крана, чтобы смыть мелкие осколки.
Каэтрин к этому времени пересыпала забытую лапшу из коробок в жаропрочное блюдо и отправила его в духовку. Огюст несколько мгновений следил за ее движениями, мягкими и завораживающими, и старался дышать глубже, словно хотел уловить частицу ее дыхания, или теплоты тела, или аромата ее духов. Он подошел к ней, когда она потянулась в высокий ящик за специями для глинтвейна, мягко обнял за талию сзади и притянул к себе. Потерся щекой о ее волосы, консулся сухими губами завитка уха.

- От тебя никто не сможет уйти по своей воле, - произнес тихо, словно все это время продолжал думать над ее гневной отповедью в кафе и вот сейчас нашлись нужные слова, - и я не смогу.

Видимо, слишком старательно он пытался не пялиться на нее в мокрой рубашке, что тайной это ни для кого не осталось. Усталость и раздражение схлынули, на душе стало легко и бесшабашно, как в юности: хоть сейчас беги и лови бабочек, чьи крылья трепетали под ребрами. Он негромко рассмеялся и потерся носом о ее затылок, зарываясь в копну густых волос.
- Превратишь меня в жабу, когда тебе надоест терпеть мои выходки. И Кристин будет рада, она давно мечтает завести себе питомца. Не говоря уже о наградном знаке, который префектура наверняка вручит тому, кто обезвредит особо опасного полицейского. Тебе очень пойдет, - не отпуская правой руки, левой Огюст отвел волосы с ее плеч и запечатлел дыхание на нежной полупрозрачной коже, спускаясь вниз к беззащитно выступающему седьмому позвонку. - Но если ты будешь настаивать, я сяду вон там, рядом с Малышом, и буду просто смотреть.

Огюст задержался в ее глазах на несколько секунд, когда Каэтрин повернулась к нему, и, наконец, отпустил из рук, не имея вообще какого-либо желания менять волнующую близость ее губ на сомнительное удовольствие возни с апельсинами. Что делать с фруктами он не имел ни малейшего представления, но не стал переспрашивать, и взялся за дело, предполагая, что если бы потребовалось их просто почистить, нож бы не понадобился.

- И этот кот будет своими воплями оглашать всю округу каждую весну, пока ты не придумаешь какое-нибудь коварное спасение от этой напасти. Пусть будет питон? Тогда я смог бы нежно сжимать тебя в своих объятьях и втихаря душить твоих ухажеров. Переваривать их под диваном, - он махнул рукой в сторону того, который приглянулся бы питону Тома больше, - пока ты на работе. Идеальная схема, подумай об этом.

Когда с апельсинами было покончено (он порезал их тонкими ломтиками вместе с кожурой, шумно высасывая сочную серединку из крайних долек), мужчина выбрал наугад бутылку вина из указанного шкафчика, убедившись лишь в том, что ему попалось красное. Сорвал с горлышка станиоль, вкрутил штопор и пару раз наотмашь ударил по днищу, расшатывая пробку. Штопор понадобился лишь для того, чтобы вытащить пробку без угрозы для зубов. Все-таки, траты на стоматолога с их бюджетом были роскошью, а рабочая страховка покрывала лишь реставрацию резцов и клыков, чтобы "улыбка полицейского всегда оставалась обезоруживающей". Что делать с остальными двадцатью зубами, никто не говорил.

- А что не так с синей бутылкой?

Он расположил открытую бутылку вина и доску с кружочками цитрусов на рабочей поверхности так, чтобы Каэтрин легко могла воспользоваться результатами его труда, не прерывая процесс колдовства. Сам остался стоять, оперевшись на стол рядом с раковиной, продолжая наблюдать за легким порханием ее рук над разномастными баночками и котелком. Как на американских горках сердце проваливалось куда-то глубоко внутрь, а потом появлялось вновь у самого горла, когда она привставала на цыпочки, вынимая из шкафа очередную загадочную специю, или наклонялась, чтобы проверить содержимое духовки, когда она откидывала непослушные пряди со лба, и прикасалась к раскаленным поверхностям, не испытывая ни боли, ни страха обжечься.

Отредактировано Auguste Thomas (2017-04-05 19:29:53)

Не было никакого смысла скрывать, что глинтвейн не тот напиток, который он готовит каждый день к ужину. И проговаривать это вслух тоже было лишним. Достаточно того, что она смеется и ей, кажется, абсолютно неважно, что и как он там нарезал.

- Гадить на агрессоров с безопасного расстояния - не мой конек, знаешь.  Конечно, иди, я дождусь здесь.

У него были серьезные сомнения в том, что, окажись Каэтрин сморщенной старухой в бородавках, ее прикосновения не действовали бы на него подобным же образом. Хотя было бы ложью утверждать, что он с тем же воодушевлением спешил бы на свидание со старой каргой, сжимая в руках горшок с гранатом. Ему нравилось в ней все: ее взгляд сквозь ресницы, тонкая венка, бьющаяся в яремной впадине, запах на ее коже. Даже странноватая манера одеваться лишь подчеркивала линии ее тела и выделяла среди остальных. Еще эта рубашка никак не шла из головы. Вот и прямо сейчас он будет вынужден думать о том, как эта невероятная женщина, считающая, что прожигающая душу страсть к ней - это достойное наказание для него, пуговица за пуговицей расстегивает свою рубашку, кончиками пальцев касается нежной кожи, волосы волнами скользят по ее спине, капли стекают по лицу и телу, и все это буквально в паре метров от него. Вчера вечером они оба были вымотаны достаточно для того, чтобы воображение не тешило его красочными картинками происходящего за дверью ванной, но сегодня, по всей видимости, оно решило отыграться за оба дня. Совсем не к месту он подумал, что если добавить пару капель напитка из синей бутылки к приготовленному Каэтрин глинтвейну, то вряд ли она заметит изменения в рецептуре. Одернул себя, что никогда себе не простил бы даже капли сомнения в том, что то, что он видит в ее глазах, является правдой.
Он прошелся по студии, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей, тронул пальцем фонари из цветного стекла, взял с полки свечку, украшенную палочками корицы, покрутил в руках, принюхался. Над одним из диванов висели репродукции каких-то картин, каких именно - он не разобрал, и карандашные наброски: человеческие кисти в разных ракурсах, скрещенные лодыжки, женская обнаженная фигура. В разных ракурсах. Он с трудом сглотнул и неровно задышал через нос, вернулся обратно к столу, взгромоздился на барный стул и уткнулся в телефон. Где-то коротко и глухо пискнуло уведомление о новом сообщении.

Отредактировано Auguste Thomas (2017-04-06 18:39:45)

Его организм давно приспособился к постоянной жизни начеку, готовности к бою, сдался в плен обстоятельствам жизни: работа, вся суть которой в том, что преступления окружают тебя с утра и до самого вечера, не отпуская и ночью, болезни Кристин, необходимость рассчитывать траты, и при этом "жить как нормальные люди". Все это внезапно перестало иметь значение, и от ее мягкого прикосновения его вновь затопила нежность теплой волной. Все пережитое за последние два дня нахлынуло и поплыло перед глазами, очертания комнаты и окружающих предметов поплыли следом, стало трудно дышать.

- Только соскучиться. - Ответил Огюст хрипло. Он вновь притянул девушку к себе, взяв ее руку в свою. Поднес ладонь к своим губам, прикоснулся легко и осторожно, выше - к тонкому шраму на запястье, выше - к сгибу локтя. Он провел пальцами по ее щеке, потом под волосами, за ухом, нащупал ямочку у нее на затылке. Губы двинулись выше - к ключице, виднеющейся в вырезе туники. Выше - под подбородок, так что ей волей-неволей пришлось запрокинуть голову. Аромат уже был другим, более легким, пьянящим: персик, зеленый чай и цветы сирени.

Сейчас она снова придумает, под каким предлогом ускользнуть от него. Скажет, что очень проголодалась. Что глинтвейн нужно подавать горячим, иначе у него не будет возможности оценить всю гамму вкуса и аромата. И он поступит как последний дурак и снова отпустит ее.

Он все еще не до конца верил, что может прикасаться к ней, не беспокоясь, что она исчезнет, как призрак из снов. Не отпрянет, не отшутится, не займет его праздным разговором, не оттолкнет, обжигая невидящим взглядом. Дышать не стало легче, казалось, комната вновь наполнилась языками пламени и запахом гари. Спина моментально взмокла, а руки покрылись гусиной кожей. Он начертил линию вниз от солнечного сплетения по животу и скользнул рукой по пояснице, крепче притягивая ее к себе. Все, что он мог бы сказать сейчас, прозвучало бы набившей оскомину банальностью, не заслуживающей того, чтобы в нее поверить. Но все это было правдой: что раньше он не встречал никого, похожего на нее; что чувствует себя с ней как мальчишка, впервые решивший взять подругу за руку; что голова плывет как при спарринге после удара, в ней пусто и гулко, разве что боли нет; что сердце колотится как бешеное, пропуская удар при каждом прикосновении к ее нежной атласной коже, трепетной, прохладной на ощупь. Он не был хорош во всех этих стратегиях и тактиках соблазна, не умел красиво складывать слова, даже какой-нибудь очевидной красивой метафоры про лед и пламень на ум не шло. Он провел пальцами по ее скуле, очертил линию подбородка, и осторожно, словно боясь спугнуть, коснулся губами ее губ.

Его словно обдало горячей волной раскаленного, расплавленного свинца. Только секунду назад ее гибкое податливое тело пело песню в унисон с ним, одну на двоих, и его разрывало от нежности и ласки, чувств, подобного накала которых он не испытывал, пожалуй, никогда раньше. В какой момент и что пошло не так? Воздух закончился, последний вдох обжег легкие. Назойливая спица вновь напомнила о себе, провернувшись в груди, вытягивая последние силы из души. Можно было бы сбежать, уползти в свою берлогу, обдумать, понять, что он сделал не так. Предаться самобичеванию и унижению, записать и этот вечер в список провальных попыток почувствовать себя счастливым. Не в этот раз, не с ней. Он не отпустил руку, сместил ее выше по позвоночнику, оставил горячую ладонь между лопаток, напротив сердца Каэтрин, накрыл второй рукой. Притянул к   своей груди, прижался колючей щекой к волосам. Отпустить ее сейчас, оставить наедине с ее.. страхом?.. болью?.. было бы жестоко. "Я знаю. Прости."- на эту короткую фразу потребовался весь воздух его легких и не было никакой надежды на следующий вдох.

Он сделал вдох. Расплавленный свинец заполнил легкие, мысли обожгло догадкой. Что они сделали с ней? Как давно? Гниют ли за решеткой или наслаждаются пьянящим воздухом свободы, когда она здесь в его руках растворяется в воздухе, отказывается от своей земной, телесной оболочки, потому что она - причина страха, боли и стыда? Поведи он себя чуть напористее и грубее, что бы сделала она? Забилась в дальний угол с невысказанной просьбой уйти? Или смирилась, закрыла глаза и унеслась бы мыслями так далеко, что он ее не смог бы добраться туда ни поездом, ни самолетом? Безвольная тряпичная кукла, анатомически верная, как у детского психолога в отделении, "покажи, где и как дядя полицейский тебя трогал".
Он прижал Каэтрин к себе, рука под лопаткой, второй осторожно перехватил под острыми коленками, поднял легко и невесомо, словно притяжение и вовсе не было властно над ней. Дошел до дивана, осторожно сел, стараясь сохранить равновесие, устроил ее в руках как младенца в колыбели, бледную, прекрасную, родную. Огюст абсолютно не представлял, какие слова сейчас прозвучат хоть сколько-нибудь уместно, поэтому позволил молчанию, теплу его тела, надежности его рук сказать больше любых слов.

Отредактировано Auguste Thomas (2017-04-12 11:03:42)

Он на мгновение прикрыл глаза, вкус ее губ напоминал вкус хорошего кофе - было сладко и горько одновременно.
- Ты не обязана, - Огюст грустно улыбнулся и отстранился. Ему хотелось остаться и не прерывать те мгновения, которые он переживал. Она - само совершенство в его руках. Рубашка съехала с ее плеча, оголяя даже больше, чем он мечтал бы увидеть, задержи он ее поцелуй хоть на секунду дольше, он снова не смог бы себя удержать. Мужчина осторожно высвободился, поднялся с дивана и прошелся по комнате, чтобы избежать неловкости. Его взгляд упал на индикатор духовки в режиме ожидания. Глинтвейн, возможно, тоже еще не совсем остыл. Он почувствовал себя предателем, но все же произнес: - Можем продолжить ужин. Если ты голодна. 

Отредактировано Auguste Thomas (2017-04-13 16:39:07)

В детстве он любил один комикс - Le Pays Des Elfes. Его передавали, затертыми, с оборванными страницами, мальчишки из интерната из рук в руки. Так он подружился с главным задирой и драчуном - по иронии судьбы, тот тоже любил красивые фэнтезийные истории о магии, отваге и любви. Так вот, был в этой книге термин "Предназначение", не в том смысле, который вкладывают религиозные фанатики, чтобы как-то оправдать происходящее в своей жизни, а в смысле, что тем эльфам из комикса раз в жизни выпадал шанс полюбить по-настоящему. Это не всегда было приятно и радужно, Предназначение было сопряжено с болью, испытаниями, поиском и выбором пути. Огюст расслабил плечи и запрокинул голову. Чувствовать тепло, слышать голос, видеть лицо, просыпаясь. Он, почему-то, представил себя Рубакой, спины которого касается Лита. Только нарисованная солнечная эльфийка тогда произнесла тайное имя вождя лесных эльфов, а у него была лишь тайная фамилия, которой Каэтрин не могла знать. Можно было бы сейчас как в дешевеньком сериале картинно вздохнуть: "Когда ты узнаешь кто я и каков на самом деле, ты возненавидишь меня," - схватить пиджак и уйти в закат под щемящую душу мелодию, но ему еще не настолько отбили башку в спаррингах. Он обязательно расскажет ей однажды.

- Я уже написал Кри-Кри, чтобы добиралась на такси. Я захвачу завтра пару вещей из дома, если ты не против. Когда ты решишь, что меня в твоей жизни было достаточно, пусть какой-нибудь псих придумает более оригинальный способ их утилизировать. И если он тебя удивит, так и быть, больше не звони мне.

[Позже вечером, после ужина]

Огюст принял душ, тщательно вытер волосы полотенцем, предложенным Каэтрин и пятерней зачесал влажные волосы назад. Футболку надевать не стал, сложил трижды вдоль и трижды поперек. Джинсы натянул, чтобы не смущать девушку своим видом в трусах, ремень отправил к футболке.

Разложенный диван его действительно ждал, аккуратно заправленный сменным комплектом и покрывалом. девушка сидела, обняв колени руками , и смотрела на пламя свечи — той самой, что привлекла внимание Огюста несколько часов назад. Посмотрела чуть растеряно и улыбнулась.
Ты... не будешь против?

- Против чего? - Положил ремень, футболку и сложенные таким же аккуратным конвертом носки на стол у дивана.

Рин сбилась и покраснела, это было видно даже почти полной темноте.

Опустился перед ней на пол на колени, абсолютно не понимая, что смутило девушку. Взял ее руку, потянув мизинцем за мизинец, как в детстве "мирись-мирись-мирись". Произнес негромко:
- Эй...

Зацепилась за мизинец, улыбнулась.
Я... боюсь, что со стороны это смотрится глупо, но мне бы не хотелось, чтобы ты опять исчез, едва я засну.
Перехватила ладонь в свою руку, поднесла к лицу, потерлась щекой и поцеловала в тот самый приметный разрыв на линии жизни.

Провел пальцами по скуле, по волосам, заправляя прядь за ухо, провел по шее вниз, до яремной впадины. Приподнялся, коснулся уголка губ губами.
- Я нет. Если пообещаешь, что и ты - нет.

Скользнула рукой от запястья к шее. Зажмурилась, прислушиваясь к себе — еще не страшно?
Открыла глаза. Заглянула в глубину глаз Огюста, где плясали блики пламени.
Я постараюсь. Правда.

Рука остановила свое движение вниз, скользнула по плечу, большой палец очертил линию тонкой ключицы.
- Тогда я сейчас задам пару вопросов, чтобы быть уверенным, что я тебя правильно понял. Я сплю сегодня здесь, на диване. И ты... - помедлил, - тоже?

Если ты не будешь против.
Я подумала, что спать на кровати вместе нам обоим будет неловко. Мне показалось, что вчера тебе было неуютно
Прости, я совсем не представляю, как правильно сейчас поступить. Если я тебя смущу, я могу оставить тебя одного. - Она сбилась окончательно...

- Это я дурак, тебе не за что извиняться. - Не снимая джинсов забрался на диван, обнял девушку за талию, осторожно притянул к себе, потерся носом о щеку. Улыбнулся, царапнув щетиной. - У стенки или с края?

Расцвела, обрадованная и успокоившаяся.
— С края. А еще я очень беспокойно сплю. Кажется.
Провела пальцами по щеке. На ощупь щетина казалась менее колкой, как когда он коснулся ей щеки.

оймал ее пальцы, вернул открытой ладони поцелуй. Хотел было сказать что-нибудь смелое и самонадеянное, типа, что спасет ее от ночных кошмаров, но беспокойство снова шевельнулось в груди и он решил промолчать. Нехотя разомкнул руки, устроился на подушке у стены, вытянул руку, на случай если Каэтрин предпочтет расположиться на его плече.
- Иди ко мне, - произнес негромким шепотом.

Скользнула на встречу, еще раз мягко, почти с невесомо коснулась губами уголка губ.
Обняла осторожно, положила ладонь на грудь, чувствуя, как бьется сердце, коленом коснулась бедра. Ощущая под головой твердость его плеча, подумала, что, наверное, когда-то ее специально задумали именно такой, чтобы однажды она оказалась здесь, настолько естественным и удобным казалось это положение.

Сердце застучало быстрее. Он притянул ее крепче к себе, провел рукой по волосам, дотянулся губами до прохладного лба. Погладил руку на груди, от локтя до запястья, сплел свои пальцы с ее.
- Я, кажется, не скоро усну. - Все так же мягким шепотом. - Рассказать тебе что-нибудь, чтобы лучше засыпалось?

Потерлась щекой, удобнее устраиваясь. Притянула его руку, губами коснулась пальцев.
Расскажи.

Вчера он рассказывал о своем детстве, сегодня он решил продолжить историю рассказами о приключениях лесных эльфов. Почему-то ему показалось, что сказочная обстановка комикса расположит девушку к приятным сновидениям, пока он пялится в потолок в свете угасающей свечи и пытается не думать о том, что рядом с ним в одной постели самая желанная девушка на обозримом пространстве земного шара. Содержание первых пяти книг он знал практически наизусть и даже время не справилось с тем, чтобы выбить эти воспоминания из головы. Следующие книги достать было труднее и их приходилось читать по ночам, с фонариком под одеялом, чтобы не заметили воспитатели. Поэтому он начал с самого начала - с костра вокруг Рыжего Дротика и смелого прыжка Рубаки в круг враждебных ему людей.