Вокруг было очень темно, но вдалеке – чуть посветлее. Кажется, вечность идти до этого посветлее, но она справилась. Выступила из подворотни, прищурилась в слепящем свете тусклых фонарей. Место было незнакомое. Дома пошатывались, обнимались и пили на брудершафт. Земля тоже, так и норовила сбросить её. Крепко держась за шершавую стену, женщина сняла туфли-лодочки – без каблуков было проще устоять на ногах.

Женщина огляделась. Все было так незнакомо, что совершенно все равно, куда идти. Но в одну сторону тянулась надежная стена, а до той стены, что вела в другую, надо было еще преодолеть проем арки. Тело болело, будто после длительной тренировки. Голова кружилась, мысли сжались до простых вспышек-слов. За ребрами была такая тяжесть, такая, что хотелось положить ребра на землю и оставить, как только что оставила туфли.

Она шла по пустой улице, держась за стену, неуверенно ступая, покачиваясь, иногда останавливаясь и прислоняясь плечом, а то и лбом, к стене. Босая, в длинном, разорванном по подолу, светлом платье и тонкой кофточке, совершенно не защищавшей от ночной прохлады. Правая кисть была в потемневшей, подсохшей крови. Не женщина, а иллюстрация к зомби-апокалипсису.

Отредактировано Irène Arnaud (2017-04-22 09:14:31)

Фары, яркий фонарик – женщина остановилась, чтоб прикрыть глаза рукой. Два дела сразу – идти и закрывать глаза – делать не могла. Поднятая рука, правая, была в крови.
Женщина смотрела на мужчину, ей казалось, что долго смотрела, но на самом деле счет времени шел на секунды.
- О, хвала небесам, вы нашли меня. Я, кажется, немного заблудилась.
Говорила она тихо,  неуверенно, будто удивляясь, что может говорить.
- Вы теперь полицейский, месье дю Грэв? Как это мило…

Его ошпарило волной адреналина, мысли с запозданием метнулись в тесноте черепной коробке, голова отозвалась гудением. Проще было списать все на собственный недосып. Должно быть, он ослышался. Девушка перед ним не была даже отдаленно похожа на кого-то, кого он мог знать в своей прошлой жизни, да и в настоящей - тоже.
- Я агент Тома, это агент Омон. Вы можете назвать свое имя и сказать, что с вами произошло? Обопритесь на меня. - Огюст сунул фонарик в петлю на ремне и, поддержав девушку за плечо, повел к машине, где Тибо уже разворачивал шуршащее термоодеяло из тонкой пластиковой пленки.

Предложенная помощь оказалась очень кстати. Улица раскачиваться не перестала, но стала качаться чуть медленнее, будто этот замечательный месье своим весом придавил её к земле и приструнил.
- Я же Ирэн, Ирэн… - Оп, с этого места была темнота. – Вы не узнаете меня? Я живу в доме рядом… Ох, вы же умерли, простите.
Она приложила грязную руку к виску.
Что же с ней произошло? Это был хороший вопрос. Она не помнила. То, что в этом мире было что-то кроме темной качающейся улицы и надежной руки полицейского, оказалось неожиданностью, к которой Ирэн пока не знала, как относиться.
- Моё имя Ирэн Арно, - приветливо сообщила она термоодеялу.

Вопросы, вопросы… В этом мире так много вопросов? Зачем в этом мире есть что-то, кроме тихого спокойного сна, завернувшись в теплое одеяло? Но вопросы раздвигали границы темноты, и её память цеплялась за вопросы, как она сама цеплялась за стену, чтоб не упасть.
- Один? – Ирэн неуверенно прищурилась. Это слово лежало совсем близко. – Да, один! И никаких детей! Вот, вот что! Никаких детей, понимаете? – Как он мог понять, если она сама с трудом понимала? Ей казалось, она пытается пересказать книгу, написанную на чужом языке, по каким-то случайным словам-вехам. – Я спросила «Вы один, месье? А где же малышка Зои?» - И другим, чуть более низким, голосом, повторяя интонацию, повторяя небольшие дефекты речи, будто тусклое зеркало, отражающее реальность: - «Они с мамой опаздывают, сейчас её приведут. Не желаете пока чаю, мадам?»
Все, эту реальность зеркало отразило до конца, дальше было темно и пусто, и Ирэн снова вернулась к светлому пятну.
- Там не было детей. Никогда. Дом, где нет детей. – И она снова решительно повела рукой. Это было очень важно, очень, но почему, она не понимала. Ей вообще нечего было делать в доме, где нет детей.

Ирэн кивнула. Это очень важно, да, она постарается. Все, что нужно. Помогать полицейским это правильно, да. Но как же мало она знала, какой-то крохотный островок в океане памяти. Кажется, совсем ничего. От тепла, от того, что мужчина прижал землю, от уверенности, что скоро все плохое закончится, и она окажется дома и, наконец, сможет уснуть, в голове немного прояснилось. Но не настолько, чтоб вспомнить адрес. Вот свой адрес она помнила. Но он же спрашивал не про её дом, тем более, что она ясно сказала – дом по соседству, Арно. Значит, тот, другой, куда она шла по объявлению, созвонившись с отцом ребенка, Зои, два года – вот, она ведь это помнит. А адрес не помнит, совсем. Будто и не знала никогда.
- В сумочке. Адрес в сумочке. А сумка…
Ирэн задумалась. Где же её сумка? Там паспорт, деньги, абонемент в бассейн… Телефон… Если позвонить по телефону, то он зазвучит, и можно будет найти сумку. Она всегда так делает.
- Мой телефон в сумке. – Она назвала свой номер. – Он отзовется J'ai Cherche, довольно громко. А внешность…
Если распутывать с конца, то было трудно вспомнить. Она его ударила, но помнит только ужасную рану на груди – и не помнит лица. И перед тем, как ударила – не было лица. Но когда «Не желаете чаю, мадам?» - тогда ведь было лицо. Она еще как-то про себя его назвала, хотя он представился по-другому.
- Рамос, молодой Серхио Рамос! – Она улыбнулась, припомнив. – Он сказал, что его фамилия Конню. Но я, когда увидела его, подумала – как похож на молодого Рамоса когда он еще играл за «Севилью», только глаза голубые. Или серые. Светлые!
Пытаясь объяснить, она повела рукой, показывая – длинные волосы примерно до плеч.
Да, в голове стало чуть яснее. Она снова посмотрела на полицейского.
- Мне все сегодня на кого-то похожи, - проговорила озадаченно.

Утро выдалось очень бурным, хотя Ирэн и встретила его в больнице. Пожалуй, никогда еще утро не было таким странным, даже после недавнего девичника у Марго.
Во-первых, она ясно вспомнила все, что с ней приключилось накануне. Все моменты, когда была в сознании. Но количество провалов в памяти, количество темных мест её изрядно смутило. Светлые же моменты – ой-ой, она же убила человека. Ну, сама она, наверное, не выжила бы, если бы в неё воткнули ручку. Её даже от мысли об этом бросало в дрожь. Потому известия о том, что у неё сломано ребро и полового насилия как такового над ней вчера не было, зато было некоторое магическое принуждение, она восприняла на редкость философски.
Ни уложить это все в голове, ни подумать, как ей дальше быть, она не успела. В палату впустили племянниц, Люси и Элен. Объятия вышли неловкими – ребра побаливали, но совсем не так, как должны бы болеть сломанные кости. Сломанная нога, например, еще как может болеть, до искр из глаз, а не так вот… будто невсерьез.
Она здорово их напугала, когда не вернулась к утру. Когда ни у Марго, ни у Жанин, ни у других подруг её не нашлось. И только после звонка в полицию – нашлась.
Утешая родных, Ирэн очень старалась не думать о всаженной в грудь незнакомцу ручке. Очень старалась убедить их, что все хорошо. Хватит с них тревог, если она загремит в тюрьму. Но про адвоката, и как сложится её жизнь, она подумает потом, когда племянницы уйдут.
Потом говорливая Элен и серьезная Люси ушли, пообещав сегодня же вернуться, и Ирэн собралась все-таки поразмыслить в тишине, о чем там следуют размышлять легкомысленным девицам, размахивающим почем зря письменными принадлежностями, но опять не тут-то было, к ней снова пришли…

Отредактировано Irène Arnaud (2017-04-28 22:36:29)

Она даже не взглянула на визитку. Рукой коснулась, приняла, но не взглянула. Окликнула наугад, совершенно неуверенная, что правда:
- Огюст? Ваше имя – Огюст? Вас так зовут?

Он уже было поднялся и направился к выходу, но остановился и обернулся на ее словах. Парасимпатическая нервная система вяло трепыхнулась, но не выдала на гора ничего кроме пары лишних сердечных сокращений.
- Да, Огюст, как и написано. - Будь он в лучшей форме или задай она прямой вопрос, он бы мог прочитать целую лекцию о распознавании лиц, чтобы развеять ее сомнения. Даже если она и заговорит с кем-то об этом, с тем же детективом Янном, например, можно будет списать все на посттравматическое стрессовое расстройство, вряд ли Ивонн увидит в ее рассказах зацепку и повод, чтобы тщательно проверить досье агента-мажора.

Наверное, еще лет десять назад Ирэн бы взвизгнула от радости. Вскочила бы, и черт с ним, с переломом ребра. Лет десять назад она бы легче поверила в чудо и в нашелся.
Но теперь она только улыбнулась и закусила губу. И вежливо попрощалась, еще раз поблагодарив за все – за то, что вовремя оказался на той улице, что хорошо отнесся, поддержал, что принес телефон, хотя мог вообще не беспокоиться. И про себя – тихо-тихо, за то, что так похож на её друга, на старого, давно потерянного, но никогда не забытого, друга Огюста.
Нет, нет никаких доказательств, что это он. Есть только её детские воспоминания.
Как они играли в саду. Как лазали через забор, как бросали друг другу спелые яблоки, как рассуждали о разных вещах с видом всезнающих маленьких профессоров. Как иногда двое мальчишек, старший Огюст, суровый и храбрый, и маленький Венсан, молчаливый и плаксивый, оставались у них на ночь, и только потом она стала понимать, почему. Помнила, как ей, самой старшей из детей, тете Ирэн, приходилось вставать по ночам, если младший вдруг плакал.
Она работала с детьми всю свою жизнь. Она водилась с детьми всю жизнь. Она видела сотни детей. Видела их маленькими и видела подросшими. Сейчас, глядя на маленького человека, она могла бы попытаться угадать – каким он будет, повзрослев, и все реже ошибалась. А глядя на взрослого, пыталась представить себе – каким он был маленьким? И тоже часто угадывала. Но тут… Она легла на подушки и прикрыла глаза. И попыталась представить себе их рядом. Для этого большому Огюсту, Тома, пришлось взять маленького на руки. Маленький вырывался, но Ирэн тихо попросила его «пожааалуйста», и он позволил, на минуточку. Черты взрослого лица и маленького наложились одно на другое. Если бы маленькому Огюсту удалось вырасти, он мог бы быть таким. А мог – совсем другим.
Ирэн нащупала на тумбочке телефон. Нашла номер в адресной книге…
- Надин? Да, я. Нет, я еще не знаю, когда выпишут. Но не могла бы ты зайти в мою комнату? Верхняя полка этажерки. Там дневники. Нет, я не сошла с ума, и голова у меня ясная, дорогая. Найди тетрадь за девяносто девятый год, кажется, с фиалками… м? с Сабриной? Точно! А фиалки на форзаце. Там сложен вчетверо листочек. Дада, разыскивается, именно этот. Ты можешь сфотографировать мне этот листок и прислать? Качество выставь получше… Спасибо, родная, я должна тебе выходной. М, Надин! Листок положи обратно. Да, он мне дорог как память и жить без него не могу, потому укушу-положи-на-место. Надин, он умер пятнадцать лет назад. Спасибо. Не бери в голову. Про выходной в силе. Спасибо.
Она поскорее нажала отбой, пока болтушка Надин не спросила что-нибудь еще. Вскоре на экране телефона замигал значок – получена картинка.
Ирэн открыла её. Минут пятнадцать смотрела, не отрываясь, вспоминая то тяжелое время. Как она узнала, что Огюст исчез из школы. Как его искали, как эти листки расклеивали на каждой доске, какие разговоры о нем ходили. Как она ждала, и как гасла-гасла, совсем погасла надежда. И как потом сообщили страшное – нашли тело. И как хоронили, а она за два года уже привыкла, что его уже нет, и даже не плакала, просто, когда все разошлись, осталась и долго-долго сидела рядом с могилой, мысленно разговаривая с ним.
Вытерев ладошкой выступившие слезы, Ирэн вынула из ячейки стилус. Открыла картинку в редакторе. Осторожно, очень тщательно, будто от этого зависело все, она стерла шестнадцатилетнему пареньку челку и дорисовала высокий лоб. Дорисовала ему до взрослых черты лица. Пририсовала усы и бороду. А потом… потом её снова потревожили, и Ирэн успела только сохранить картинку, а подумать о ней не успела. Просто сохранила,  в телефоне и в памяти, а подумать – она подумает об этом потом.

Отредактировано Irène Arnaud (2017-05-01 00:29:40)