С очередной стычки со Старком прошла неделя. Они успели залечить раны, свести синяки и почти не хвататься за оружие из-за каждого левого шума. Они снова сменили жильё. Как заметил Стив, проще всего спрятать что-то под носом ищущего. Баки был с ним согласен. Поэтому, поселились они в ветхой квартирке в Бруклине, доставшейся им из закромов Гидры, любовно собиравшей себе такие углы для агентов, отправляемых в разные точки мира для проворачивания дел.
Квартира была старой, пыльной, ужасно тесной и столь же ужасно напоминавшей о прошлом. Стив, словно специально, спешил разбередить раны прошлого, тянулся к Бруклину всей душой. А Баки просто не стал ему в этом противиться и подсунул удобный вариант. В целом, какая разница в какой дыре ждать следующего нападения Старка и компании и тщиться вспомнить прошлое? Зимний солдат в нём просыпался всё реже, но, тем не менее, время от времени ещё заявлял свои права на первенство. И тогда Баки терял нить воспоминаний, всё собранное и пойманное в закоулках памяти, рассыпалось, как карточный домик. И вроде бы, вот оно, всё лежит кучей, да толку-то, если не знаешь где что? Как отличить фантазии, мечты, воспоминания? Как разграничить их по времени, как не спутать лица и имена? Он не знал. И молчал, не говорил Стиву, как оно, бывало, смешивалось, вгоняя Баки в глубокое отчаяние.
Сейчас он был дома один. Стив ушёл за продуктами и нужной мелочёвкой, отказавшись взять Баки с собой — слишком приметен, с его слов. Без Стива было хорошо. Честно говоря, даже лучше, в такие вот моменты потери контроля над памятью. И Баки полулежал на старом продавленном диване, откинув голову на спинку, ловя губами пылинки в луче вечернего солнца, пробившегося каким-то чудом через кучу надстроек и каких-то уродливых выступов, когда казалось, что из окна видны только стены, карнизы, да старый металлолом пожарных лестниц.
Баки закрыл глаза и расслабился, позволяя мыслям течь свободно, переплетаться, всплывать и тонуть, пытался дать им возможность самим распределить воспоминания по категориям. Сегодня рассыпались его воспоминания об армии, о захвате в плен, о спасшем его Роджерсе, выросшем вдвое от себя прежнего. И о падении с поезда. И о совместных походах против Гидры. Он ловил ускользающие воспоминания за хвост, путал их с фантазиями о том, как он, Баки, возвращается с войны с медалями, приносит Стиви гостинцы и, обязательно, специально для него, военный жетон. Чтобы мелкий не чувствовал себя непричастным. Мечта была сладкой, но несбывшейся, отчего в груди неприятно тянуло. И Баки хмурился, недовольно кусал губу, но упорно не открывал глаза.

Баки вздрагивает всем телом, распахивая глаза каким-то механическим движением. Зимний солдат напряженно замирает, всего его мышцы включаются в работу, напрягаются, готовые к бою, по нервам бежит ток - короткие команды от натренированного боями мозга к такому же натренированному телу. Он привык биться за себя. Он привык реагировать на любое вторжение в его пространство. А еще, он привык не атаковать без оценки угрозы и противника - бывшие хозяева слишком часто забывали про опасность и позволяли себе оказываться в зоне поражения. Провоцировали его. На того, кто выглядит, как малыш Стиви, смотрят ледяные прозрачные глаза, оценивая, изучая, запоминая. Где-то, глубоко внутри этого ледяного оружия борются Баки и Солдат. Первый, отбросив все воспоминания и нестыковки, рвётся принять реальность, сгрести мелкого в объятия. Второй анализирует и видит врага. Недруга. Чужака. Нехозяина. Нестыковку информации и памяти. Побеждает Баки. Тот Баки, что всплыл сегодня из прошлого, перепутав воспоминания, тот Баки, что мечтал принести Стиву медальон с войны. Тот Баки, который еще не помнил Стива-суперсолдата, поезд, несущийся по серпантину гор, долгое падение в бездну и десятилетия холода и крови.
Застывшее лицо трогает эмоция, на глазах ледяная маска оттаивает, в глубине глаз всплывает узнавание, радость, теплое счастье и Баки очень бережно сгребает Стива в объятия, почти роняет к себе на колени и прижимается губами к плечу, ерошит дрожащей рукой короткие светлые лохмы, такие мягкие и знакомые. И судорожно вздыхает. Всхлипывает, вздрагивает плечами, прижимая теснее.
- Я... Медальон. Настоящий, солдатский. Надо найти, не помню куда сунул. - Голос хриплый, треснувший от долгого молчания, губы пересохли и не желают размыкаться сразу. Он облизывается, поднимает взгляд, улыбается мелкому легко и счастливо.
- Я вернулся, Стиви. Живой. Ты как тут без меня жил, а?

Его Стив тараторит и Баки зависает, смаргивает, глядя на него,в се еще утопая в вязком состоянии после-сна, мозги соображают туго, мысли, словно, прорываются сквозь плотный туман. Он кивает, облизывает пересохшие вдруг губы, неотрывно глядя в такое родное лицо. На медальон он бросает взгляд вскользь, он и так помнит эту цацку, вырезанную из консервной банки, обточенную, с вручную выбитыми на привалах буквами и цифрами.
- Да, тебе. Я сам сделал. Так ты, вроде как, был со мной в каждом бою. Мы вместе воевали, мелкий. - Сержант Барнс улыбается чуть неуверенно, словно не готов сейчас обсуждать столь личное с тем, кого оно напрямую касается. Пока не готов. Слишком долго не видел, слишком долго скучал и рвался обратно. И теперь, когда тощее костлявое тело так близко, ему почти стыдно за свои мысли и желания.
- Черт, да. Давай воды. А лучше кофе, ты его охренительно варишь. У тебя есть кофе? Если нет, то ладно, можем тогда сходить в кофейню за углом. А то в мозгах мутно, знаешь, это после бомбёжек. Там шумно было. И вообще. А герои... Ну, там каждый - герой. Мы же ради мира там были. Кто вставал грудью на защиту, те и герои. И самолёты эти, век бы их больше не видеть. Как начинают над тобой носиться, так хоть воем вой - громко, аж уши болят. А тебе в бой идти. А они бомбы скидывают. На чужих и своих. Сверху-то не разберешь, когда все кругом вперемешку в ближнем бою. А сколько врагов? Считаешь только в первом бою. Дальше уже не до того. Ты ж людей убиваешь. Врагов, но людей же. Не надо тебе это. - Баки порывисто тянется вслед за Стивом, встаёт, не замечая металлической руки, тянется всем телом до хруста и жмурится сытым котом.
- Хорошо дома. Тихо. Покажешь мне потом, что успел нарисовать, пока меня не было?